НОВЫЕ ДИСКУССИИ О БУДУЩЕМ ЯПОНСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
Хорошо известно, что многовековая система японского письма, в которой сосуществуют китайские иероглифы и две национальные азбуки - хирагана и катакана, - показала хорошую приспособляемость к различным историческим условиям. Устойчивость японской системы письма обусловлена не только культурными причинами, но и наличием в языке большого числа слов, понятных только в иероглифической записи, и богатством выразительных возможностей иероглифики в сочетании с каной [См. об этом: Маевский Е.В. Могут ли японцы говорить, как пишут, и писать, как говорят? // Япония: культура и общество в эпоху НТР. М., 1985; Его же. Зрительный облик японского слова. // Язык и культура. Новое в японской филологии. М., 1987;]. Протесты против иероглифического письма, усиливавшиеся в периоды социальных перемен (60-80-е годы XIX в., первые годы после Второй мировой войны), с 50-х годов практически исчезли. Сама система после изменений, связанных с введением в 1946 г. иероглифического минимума, явно стабилизировалась. Как отмечают японские специалисты, изучающие историю японской письменности, с 1867 г. до наших дней наименьшими изменениями характеризуется период после 1959 г. [См.: Нихонго. 1990, № 3, с.32-33.] Новые аргументы в пользу сохранения иероглифов появились вследствие широкого распространения в современной Японии словопроцессоров: теперь достаточно набрать текст в записи каной с помощью клавиатуры, а машина сама запишет его стандартным образом. Иначе говоря, нет необходимости уметь писать сложные иероглифы.
Казалось бы, точка зрения, в соответствии с которой иероглифы вредны и должны быть (по крайней мере в идеале) исключены из употребления, иногда еще встречающаяся за пределами Японии [Miller R.A. Japan's Modern Myth The Language and Beyond New York - Tokyo, 1982 С 172-173, 191-193], уже перестала быть актуальной. Однако в последнее время мы видим ее возрождение в связи с процессами, ранее совершенно не принимавшимися в расчет при обсуждении в Японии вопросов иероглифики, - интернационализацией японского языка и его распространением за рубежом. В данном плане любопытны дискуссии, опубликованные в мартовском номере журнала "Нихонго" ("Японский язык") за 1990 г. Этот журнал, в отличие от других японских лингвистических периодических изданий, специализируется на проблемах распространения японского языка в мире и его преподавания иностранцам. Номер посвящен обсуждению темы "Хороша ли в нынешнем виде японская письменность?"
Открывает номер диалог лингвистов Номуры Масааки и Танаки Кацухико по вопросу о том, нужно ли менять письмо в целях интернационализации [Нихонго 1990 № 3 С 4-9]. Первый отстаивает обычную для сегодняшней Японии точку зрения о том, что современная система письма допускает некоторые частные улучшения, но не может и не должна быть изменена полностью; в пользу этого приводятся традиционные аргументы, вроде тех, которые мы приводили на стр. 48-54.
Значительно оригинальнее высказывался профессор (ныне почетный профессор) университета Хитоцубаси Танака Кацухико. Признавая, что с 50-х годов основной тенденцией в Японии было стремление к сохранению иероглифов, Танака подчеркивает: теперь ситуация меняется, поскольку язык интернационализируется, перестав быть достоянием одного народа. Если даже культурный японец при письме не может обойтись без помощи словаря, то еще труднее пользоваться иероглифами иностранцам, многие из которых в результате этого не могут по-настоящему овладеть японским языком. По мнению Танаки, иероглифика серьезно затрудняет выход Японии на мировую арену, и даже недостаточное использование иены как мировой валюты он объясняет, кроме всего прочего, тем, что на японских денежных знаках изображены мало кому понятные иероглифы.
Словопроцессоры, считает Танака, имеют ограниченные возможности для письма. Указывает он и на то, что интернационализация не может ограничиваться элитой, в процесс изучения японского языка вовлекаются широкие слои населения, а современному человеку нельзя тратить много времени на изучение иероглифов, так как образованность требует теперь других знаний (здесь аргументация профессора начинает напоминать доводы советских японистов и китаистов 20-30-х годов). Отвечая своему оппоненту, подчеркивавшему, что смена системы письма возможна лишь в революционные эпохи, Танака заявляет, что и в наши дни социальные условия могут быстро меняться, указывая на события в Восточной Европе, а также на успехи Японии в экономическом соревновании с США перед 1990 г. Новая мировая роль Японии, отставшей с модернизацией языка, требует скорейшего перехода на латиницу, который позволит быстро придать японскому языку международные функции. По мнению Танаки, такой переход не так труден, как кажется, и вызовет поддержку у молодежи, особенно у студентов. В заключение он выдвигает лозунг: "Будем упорны в упразднении иероглифов, создадим хороший японский язык!"
Напор этого лингвиста столь силен, что его оппонент к концу диалога кое в чем начинает с ним соглашаться, признавая желательность расширения объема литературы, публикуемой на латинице, и допуская возможность упразднения иероглифов в будущем.
Идеи, которые выдвигает Танака Кацухико, поддерживает и видный японский историк, директор Государственного этнографического музея Умэсао Тадао. [Нахонго 1990 №3 С 10-15] По его мнению, всеми отмечаемый мировой бум в изучении японского языка скоро должен закончиться, поскольку из-за сложности иероглифики очень мало кому удается выучить этот язык. Система иероглифов, интересная и в какой-то степени совершенная сама по себе, не соответствует современным потребностям. Помимо сложности и большого числа иероглифов дополнительные трудности создают множественность чтений иероглифов, неупорядоченность правил написания знаков каны, дополняющих иероглифы (так называемая окуригана), и т. д. Поэтому если сам Умэсао, выучив в школе в течение года немецкий язык, уже мог читать объявления, то иностранец обычно и через пять лет после начала обучения японскому языку все еще не может прочесть на нем ни одной книги, хотя сам по себе японский язык вовсе не труден. Умэсао признает, что самым удобным временем для перевода японского языка на латиницу была бы эпоха Мэйдзи, но и сейчас, по его мнению, это возможно, тем более что любой японец знает латинский алфавит. Такой перевод удовлетворил бы мировой интерес к японской культуре (стремление учить японский язык в наше время Умэсао сопоставляет с интересом к английскому языку в Японии второй половины XIX в.) и помог бы осуществлению унификации компьютерных систем разных стран.
Еще один из авторов журнала, языковед Тадао Кабасима, более осторожный в выводах, тем не менее указывает, что сложная японская письменная система становится проблемой и что японский язык вступает в новый революционный период, сопоставимый с периодами 60-80-х годов XIX в. и 40-х годов XX в. [Нахонго 1990 № 3. С. 19.]
Насколько обоснованны и реальны такие новые для Японии заявления? В том, что говорится о сложности освоения иероглифов иностранцами, конечно, есть рациональное зерно, хотя степень этой сложности представляется нам преувеличенно [Японскому массовому сознанию вообще свойственно преувеличение трудности своего языка (см.: Shibatani M The Languages of Japan. Cambridge, 1990. С. 90, 392; Miller R A Japan's Modern Myth. C. 165-199).], а о прекращении бума в изучении японского языка говорить пока нет оснований. С другой стороны, эти мнения показывают явный отход от традиционного японского языкового изоляционизма. Если до недавнего времени в японском массовом сознании господствовало представление о том, что японский язык - национальное достояние, а иностранец, особенно принадлежащий к другой расе, не в состоянии овладеть японским языком [См.: Miller R.A. Japan's Modern Myth С. 144-164.], то теперь в результате экономических успехов на смену этому представлению приходит заинтересованность в международном распространении и мировой роли своего языка, еще 30-40 лет назад нехарактерная для Японии. Иногда, как мы видим, появляется и другая крайность, когда ради интернационализации языка готовы пожертвовать даже привычной системой письма.
Большинство японских социолингвистов не принимают описанные выше идеи. Так, виднейший современный социолингвист Такэси Сибата в недавней беседе по радио, отметив сложности и несовершенство японской системы письма, влияющие на его изучение иностранцами, указал, однако, что иероглифическая система поддерживается отношением японцев к языку: для европейца слово - прежде всего то, что сказано, но для японца оно осознается в первую очередь как нечто написанное, связанное с иероглифом или сочетанием иероглифов [Нихонго. 1990 №1 С. 42-47]. Другой известный ученый, Судзуки Такао, пожалуй более всех японских лингвистов отстаивающий необходимость мирового распространения японского языка, назвал в разговоре с нами в декабре 1990 г. идеи о немедленном переходе на латиницу абсурдными.
Пока ничего не изменяется и на практике. Наоборот, число иероглифов в принятом минимуме (имеющем лишь рекомендательный характер) имеет тенденцию к расширению. Существовавший в 1946-1981 гг. список из 1850 иероглифов "тоё-кандзи" был в 1981 г. заменен новым списком "дзёё-кандзи", где в основной перечень вошли 1945 иероглифов. В дополнительный перечень иероглифов, рекомендуемых для использования лишь в собственных именах, первоначально было включено 166 знаков, однако 1 апреля 1990 г. он был дополнен еще 118 иероглифами. Таким образом, общий список "дзёё-кандзи" состоит теперь из 2229 знаков. Показательно, что информация о расширении иероглифического минимума публикуется в том же номере журнала "Нихонго", где напечатаны упомянутые выше статьи с предложением перейти на латинский алфавит [Нихонго 1990 №3 С 76-77].
Анализ добавленных знаков, впрочем, показывает, что реально они никогда и не выходили из употребления. Например, в названиях вроде Арасияма (местность в пригороде Киото), Каябатё (квартал и станция метро в Токио) их компоненты араси, кая всегда писались иероглифами, допущенными в минимум лишь в 1990 г. Количество же реально используемых иероглифов и сейчас не исчерпывается минимумом, который лишь приспосабливается к языковой реальности: в редакции газеты "Асахи-симбун" используется около 5 тыс. иероглифов, т.е. более чем вдвое больше минимума.
Идеи об изменении японской письменности в связи с интернационализацией только начинают появляться, и их нельзя назвать массовыми. Но уже само их появление, вряд ли возможное в недавнем прошлом, заставляет задуматься. О том же, насколько они реальны, судить пока рано.
Hosted by uCoz