Японская эстетика как область научного знания, как философская дисциплина начала складываться в эпоху Мэйдзи (1868-1912). Это было время бурных социально-политических преобразований, время перехода феодальной Японии на капиталистический путь развития. Это было время первого основательного знакомства японцев, пребывавших в течение предшествующих двух веков практически в полной изоляции от внешнего мира, с достижениями западной культуры (01). В духовной жизни получили распространение тенденции, имеющие целью осмыслить место и роль Японии в мировом сообществе, выяснить значение японской культуры в рамках достижений всей человеческой цивилизации.

Вместе с хлынувшим из Европы потоком информации, в "Страну восходящего солнца" проникли и западные эстетические учения как часть философских концепций. Именно в эпоху Мэйдзи берет начало традиция переложения на японский язык фундаментальных работ по западной философии и эстетике.. Первыми объектами перевода явились сочинения таких титанов философской мысли, как Платон, Аристотель, Плотин, Августин,. Кант, Гегель и др. Однако переводчики сталкивались "с большими трудностями при переводе философских терминов: абстрактных понятий в японском языке не было, а европейскую терминологию еще не освоили" (02). Трудно было "подобрать эквиваленты к таким, например, понятиям, как "эстетика", "истина", "сущность", "объективный", "субъективный", "эмпирическое сознание", "идеальный", "диалектический" и т. д." (03). Это было, естественно, поскольку в Японии в домэйдзийский период не существовало специальной "философской" литературы, т. е. трудов по философии в западном понимании этого слова. Вопрос о наличии японской "философии как таковой" в духовной традиции Японии и по сей день остается открытым. Немало современных буржуазных исследователей разделяют точку зрения известного просветителя Накаэ Тёмина (1847-1901), заявившего, что в Японии не было философии. "Японцы, - утверждают они, - познакомились с философией в собственном смысле слова только после буржуазной революции 1868 г. как с явлением чисто европейского общественного сознания, до этого в Японии господствовала буддийско-конфуцианская общественная мысль, не содержавшая в себе философского знания" (04). Разумеется, сложно было подобрать соответствующие языковые аналоги терминам западной философии. Но несмотря на трудности с переводом, материал по философской проблематике, и эстетической в том числе, постепенно накапливался.

О философской эстетике можно говорить как о мировоззренческой концепции второго порядка, "рассуждении над мировоззрением". Особенно сильное влияние на процесс формирования мировоззрения, формирования ценностного отношения к действительности оказывают искусство и литература. Но в них должен быть накоплен определенный опыт, прежде чем он может быть осмыслен философски. Данное обстоятельство обусловливает необходимость достаточно длительного периода разработки эстетических воззрений в рамках искусствоведения и литературоведения, более непосредственно, чем философская эстетика, отражающих художественную практику.

Неудивительно, что и японская эстетика вплоть до начала нашего века развивалась преимущественно в области литературоведения и искусствоведения. И не случайно японские писатели и художники часто сами выступали в роли теоретиков искусства и эстетиков.

Значительным препятствием для формирования эстетической науки в домэйдзийской Японии служила неразработанность философско-эстетического категориального аппарата, который был бы органично присущ японской мыслительной традиции. Ведь эстетика как наука могла возникнуть только при условии использования такого аппарата для анализа произведений искусства и творческого процесса их создания. В истории же японской духовной культуры не нашлось места эстетическим теориям как конкретизированным философским концепциям. Эстетические положения хотя и содержались в неявном виде в памятниках буддизма, конфуцианства и даосизма, но могли быть из них вычислены лишь в результате абстрагирования. Японская эстетика существовала и развивалась в полном слиянии с практикой конкретных искусств. Ее сила состояла в близости, даже неотделимости от непосредственно художественного творчества. Трактаты по теории того или иного вида искусства сочетались с практикой обучения методом "микики" (букв, "видеть и слышать") в рамках устной традиции, передаваемой из поколения в поколение путем непосредственного творческого контакта мастера-учителя с учеником.

Однако японской художественной традиции была свойственна оригинальная, по-своему необыкновенно развитая эстетическая "система", уходящая корнями во времена создания первых поэтических антологий "Манъёсю" (760 г.) и "Кокинсю" (922 г.). Эта "система" эстетических представлений японцев постепенно углублялась и обогащалась все новыми (либо новыми интерпретациями старых) понятиями прекрасного. Правда, ни "система", ни ее "понятия" не были таковыми в европейском понимании, поскольку были лишены логической четкости и определенности. На протяжении веков они зиждились скорее на метафорах и иллюзиях, нежели на дефинициях и рассуждениях, и апеллировали скорее к интуиции и чувству, нежели к логике и рассудку.

Однако в "рациональную" эпоху Мэйдзи систематичность и логика стали требованием времени, поэтому японская эстетика необходимо должна была выйти на стезю строгого рассуждения о прекрасном, выйти за рамки практики конкретных искусств и таким образом последовать по стопам западной философскою эстетики. Постепенно сформировалось философское направление и в японской эстетике.

Последняя четверть XIX в. в Японии стала периодом серьезного "философского" изучения западного искусства и литературы. Показательно появление в 1885 г. программного трактата "Сокровенная суть сёсэцу", с которым выступил известный писатель Цубоути Сёё (1859-1935). Цубоути "объявил искусство самостоятельным эстетическим феноменом, выделив его в особую область духовного опыта. Но тем самым Сёё нарушил традиционный взгляд на искусство как неискусство, нарушил связь вещей по принципу интердиффузии всего во всем" (05), характерную для японской художественной традиции. Трактат Цубоуте свидетельствовал о переоценке "в западном духе" роли и предназначения искусства в Японии. Аналогичные процессы происходили и в сфере живописи, где противостояние художественных традиций Японии и Запада предстало особенно отчетливо.

Характеризуя духовную жизнь эпохи Мэйдзи, советский исследователь Т. П. Григорьева верно отмечает, что "Япония прошла путь европейской истории за несколько десятилетий, что привело к сосуществованию того, что в европейской литературе развивалось в последовательном порядке" (06). Та же "многослойность" была характерна и для эстетического освоения действительности этого периода, когда в Японии параллельно развивалась как традиционная искусствоведческая, так и вновь созданная философская эстетика. Последняя, правда, почти до второй мировой войны существовала в виде комментирования философско-эстетических концепций Запада. Чтобы такое комментирование "имело хождение" в кругах мировой философско-эстетической мысли, японским ученым нужно было освоить соответствующую философскую терминологию, нужно было научиться говорить "на философском языке", "двигаться в одной системе координат" с Западом. С этой целью первые эстетики Японии занялись созданием новой терминологии, которая легла в основу японской философско-эстетической науки и продолжает использоваться ею и по сей день. Создание новой терминологии сопровождалось попытками соотнесения составляющих ее понятий с понятиями традиционной эстетики, что привело к образованию целого направления в эстетических исследованиях.

Существует еще одно немаловажное обстоятельство, позволяющее относить период рождения японской эстетической науки к эпохе Мэйдзи. Именно в это время произошло организационное оформление эстетики как самостоятельной области научного знания, когда на базе философских факультетов императорских университетов Токио и Киото - крупнейших учебных и научных учреждений страны - были сформированы исследовательские центры по эстетике. Токийский Институт эстетики был основан в 1893 г., шесть лет спустя начал работать аналогичный институт в Киото. Сам факт создания подобных центров можно считать историческим событием не только потому, что они явились учреждениями совершенно нового типа в Японии, но и потому, что они стали единственными в мире научными заведениями такого рода. Лишь в 1919 г. в Париже на базе Сорбонны открылся первый в Европе Институт эстетических проблем.

В 20-е годы в Японии процветали идеалистические формы философии, и в первую очередь "академическая философия" Киотоского университета. В основу "академической философии" легло неокантианство, а ее главным теоретиком был Нисида Китаро (1870-1945). В творчестве Нисида, отмеченном попытками совместить установки национальной духовной традиции с элементами европейской философской мысли, эстетические взгляды впервые оказались не растворенными в искусствоведческих рассуждениях, но явились частью оригинальной философской концепции (07).

В начале 30-х годов Япония вступила в так называемый "период мрака" ("анкоку дзидай"), когда во всех областях знаний стали насаждаться национал-шовинистические установки. Эта тенденция достигла апогея в годы второй мировой войны. Работы тех лет, касающиеся эстетической проблематики, "доказывали" духовное превосходство азиатского, особенно японского, искусства над любым другим. В послевоенные годы националистические мотивы обнаружились в сочинениях писателя Мисима Юкио (1925-1970). Эстетическим кредо Мисима стала работа "Кинкакудзи" ("Золотой павильон", 1956 г.), написанная под сильным влиянием Шопенгауэра. Будучи ярым сторонником японского национализма, Мисима всячески подчеркивал избранность и японского искусства как проявления некоей надчеловеческой, божественной сущности и призывал использовать его в целях воспитания "истинных самураев" из числа молодежи (08).

Начиная с 60-х годов японская эстетика переживает период бурного роста как в количественном, так и в качественном отношении, продолжающийся и по сей день. В настоящее время в среде японских исследователей наблюдается оживленная полемика вокруг феномена национальной художественной традиции. Чрезвычайно актуальна и проблема генезиса японского эстетического сознания. Изучая его, ученые-эстетики занимаются систематизацией эстетических идей прошлого. При этом художественное наследие рассматривается не в качестве простого конгломерата подобных идей, а как достаточно стройная систем" взглядов, в лоне которой решались общеэстетические и мировоззренческие проблемы. Эстетики и искусствоведы Японии обращаются к своим коллегам на Западе с призывами подвергнуть переоценке значение недостижения восточной эстетической мысли, справедливо считая существующие академические курсы эстетики неполными и несовершенными, основанными на использовании лишь западной методологии. По мнению крупнейшего современного эстетика Имамити Томонобу, эти курсы даже в университетах Японии ориентированы в первую очередь на достижения западной эстетической мысли и формируют неверное представление о "слабости" и "неразработанности" эстетических взглядов на Востоке (09). С Имамити солидарен и другой видный ученый - Уэда Макото.

Современные японские эстетики по-своему трактуют то обстоятельство, что западная эстетика практически до сегодняшнего времени базировалась на философских теориях Запада. Использование буржуазной методологии и привлечение в качестве иллюстративного материала произведений преимущественно западного искусства вело к совершенно необоснованной генерализации мирового искусства в целом, всех эстетических ценностей, сформированных в человеческом обществе. Однако японские ученые считают: такое положение сложилось не только в результате инертности Запада в отношении восточной художественной традиции, но и вследствие ряда объективно существующих трудностей, стоящих перед исследователями японской эстетической мысли. Эти трудности заключаются в том, что в истории японской культуры отсутствовало то "промежуточное звено", способствующее художественному освоению действительности, которым являлись на Западе эстетические теории как конкретизированные философские системы. Подобное понимание различий между японской и западной традициями эстетической мысли содержит как верное обобщение реально-утвердившихся подходов в современной западной и японской: эстетике, так и простое повторение свойственной этим подходам абсолютизации исторических особенностей становления эстетики на Западе и в Японии. Сторонники подобной генерализации не учитывают тот факт, что в европейской эстетической мысли, как и в японской, на определенном этапе эстетически положения содержались в неявном виде в ранних историко-культурных памятниках и что, в свою очередь, японская эстетике екая мысль на известном этапе пришла к формированию собственно эстетических доктрин и концепций. Вероятно, особенностью развития эстетики в Японии можно считать то, что завершение этого процесса происходит еще и в наши дни.

Именно в таких условиях и развиваются во многом плодотворные сами по себе тенденции, связанные с попытками реконструировать японскую эстетику как философскую дисциплину, как концептуальную систему.

Однако курсы по эстетике, читаемые сегодня в японских университетах, продолжают основываться на принципах западной буржуазной эстетической науки. Приложение подобных философских схем к истории эстетической мысли Японии дает, естественно, неадекватную картину ее реального генезиса. Вряд ли японское художественное наследие может интерпретироваться путем навязывания ему абстрактных схем в рамках философско-эстетической методологии Запада. В результате подобного схематизма могут лишь продуцироваться искусственные аналогии с концепциями западной эстетики, мало что дающие как для понимания действительной истории японского эстетического сознания, так и для выяснения общеэстетических закономерностей Востока и Запада (10).

Тем не менее в нынешней Японии предпринимаются усилия для создания такого философского обоснования эстетики, которое бы не противоречило сущности японской художественной традиции. Ученые, ставящие перед собой подобную задачу, не просто вычленяют и интерпретируют эстетические понятия японского духовного наследия, но рассматривают их в общекультурном контексте - как специфическое проявление ценностного отношения японцев к миру, т. е. создают эстетическую теорию как мировоззренческую.

Характерным примером могут служить работы Имамити Томонобу, посвященные проблеме аутентичного развития японской эстетической мысли. Поиск Имамити "чистой", "рафинированной" японской эстетической самобытности таит в себе опасность признания вечности и неизменности понятий, воплощающих эту самобытность. Однако заслуга Имамити в том, что он аргументированно опровергает европоцентристскую точку зрения, отрицающую наличие "полноценной" эстетики на Востоке.

Интересный поиск в сфере японской эстетики ведет другой современный ученый - Нисида Масаёси. В своей фундаментальной работе "Нихон би-но кэйфу" ("Генеалогия японского понимания красоты", 1979 г.) он рассматривает истоки японских традиционных категорий "моно-но авараэ", "саби", "югэн" и др., а также границы их функционирования в сфере искусства (11) Нисида подробно анализирует последствия влияния экономических и социально-политических условий на процесс становления традиционных видов японского искусства и формирования в их недрах эстетических категорий, подходя, таким образом, к японской эстетике с исторической точки зрения.

Что касается исследований известного эстетика Уэда Макото (12), то он также рассматривает японские эстетические категории исторически, в их изменчивости и движении. Уэда удается показать, как с изменением мировоззренческих установок менялась и система эстетических ценностей и смыслов. По мнению Уэда, разработка и решение подлинно эстетических проблем японскими древними и средневековыми эстетиками (мыслителями и художниками) неопровержимо свидетельствуют о наличии в истории духовной жизни Японии эстетической мысли, вполне равноценной западной. Однако Уэда не избежал несколько прямолинейных трактовок, прежде всего неоправданно приписывая отдельным свойствам, характерным для японской эстетической мысли древности и средних веков, исключительную принадлежность только японской эстетической традиции и в связи с этим отождествление ряда подобных свойств с сущностью японского эстетического мышления, якобы характерного для японцев во все времена.

Если Уэда так или иначе указывает на общие закономерности и исторические особенности в развитии эстетического сознания Японии, то такие ученые, как Идзуцу Тосико и Идзу-цу Тоё, ставят перед собой задачу выявления "философских структур, лежащих в основе японской культуры", причем они идут по пути абсолютизации национально-особенного в развитии японской эстетической мысли. Идзуцу стремятся показать, каким образом понятия традиционной японской эстетики описывают некую особую реальность, служащую стержнем не только эстетических, но и всех других воззрений японцев: религиозных, гносеологических, этических... Для этого наряду с категориями буддийской философии и традиционной японской эстетики они используют понятийный аппарат, выработанный несциентистскими направлениями западноевропейской философии. Такое использование имеет смысл в плане преодоления (или хотя бы попытки преодоления) дихотомии "Восток-Запад" в отношении культурных традиций, ибо предоставляет возможности для некоторой отстраненности, "выхода" этих эстетиков за рамки чисто восточной "метафизики" (13). Иной вопрос, что данная попытка опирается на идеалистическую философию и выводит содержание японской культурной традиции из определений индивидуального сознания, обнаруживая в конечном счете крен в сторону того, что в западной философии называется субъективным идеализмом.

Плодотворное стремление современных японских эстетиков дать теоретико-философское обоснование национальному художественному наследию ведет в тех случаях, когда речь идет о работах представителей буржуазной эстетики, к использованию теоретического опыта и идей наиболее близких им концептуально направлений западной философской (мысли. На нынешнем этапе в качестве образцов здесь выступают феноменология и экзистенциализм. Однако заимствуя опыт этих философски: учений, японские исследователи заимствуют и присущие им, как и всяким идеалистическим теориям, слабости и противоречия.

---

(01) В течение 1542-1639 гг., вплоть до так называемого "закрытия страны" ("сакоку"), японцы общались с португальскими и датскими купцами миссионерами. Однако связи эти носили поверхностный характер, были спорадическими и не повлекли за собой глубоких изменений в японской культуре ("Христианский век" в Японии. К проблеме взаимодействия национальных культур.- Человек и мир в японской культуре. М., 1985, с. 118-134).

(02) Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М., 1979, с. 315-316.

(03) Там же.

(04) Козловский Ю. Б. Современная буржуазная философия в Японии. М., 1977 с. 60.

(05) Григорьева Т. Л. Японская художественная традиция, с. 313.

(06) Там же.

(07) См.: Нисида Китаро. Гэйдзюцу то дотоку (Искусство и мораль).- Нисида Китаро, Дзэнсю (Полное собрание сочинений). Т. 3. Токио, 1965.

(08) Мисима Юкио. Вакаки самураи-но тамэ-ни (Молодым самураям). Токио, 1969, с. 6.

(09) Имамити Томонобу. Тоё-но бигаку (Эстетика Востока). Токио, 1980, с. 1-4.

(10) См.: Ямамото М. Тосэй гэйдзюцу сэйсин-но дэнто то корю (Духовные традиции искусств Востока и Запада и их взаимовлияние). Токио, 1966; Би-но сисо (Концепции прекрасного). Токио, 1972.

(11) Нисида Масаеси. Нихон - би-но кэйфу (Генеалогия японского понимания красоты). Токио, 1979, с. 28.

(12) См.: Veda M. Literary and Art Theories in Japan. Cleeveland, 1867.

(13) Izutsu Toshiko, Izutsu Toyo. The Theory of Beauty in classical Aethetics of Japan. The Hague - Boston - London, 1981, с IX.