В последние два десятилетия в мировом японоведении значительно возрос интерес к исследованию разных сторон жизни японского общества периода Токугава. Существовавший долгое время взгляд на этот период как на время застоя сменился стремлением найти в этом отрезке японской истории социально-экономические и идейно-политические основы, которые в дальнейшем способствовали успешному и быстрому превращению Японии в развитое капиталистическое государство. При этом многие западные буржуазные ученые, сравнивая процесс развития Японии и Китая, утверждают, что японские традиции способствовали модернизации, тогда как китайские оцениваются ими в качестве фактора, противостоявшего модернизации, препятствовавшего ей (01). Подобное суждение нельзя воспринимать однозначно, оно требует тщательного и детального анализа традиций в каждом конкретном их проявлении. В настоящем сообщении хотелось бы остановиться на некоторых традиционных японских социально-политических концепциях, разрабатывавшихся японскими мыслителями в XVII-XIX вв.

Общественная мысль Японии периода Токугава характеризуется удивительным богатством и разнообразием. По выражению американских ученых Т. Надзита и И. Шайнера, в этом плане ее можно сравнить с сунской философией в Китае или эпохой Просвещения в Европе. Однако общие закономерности развития общественной мысли Японии в период Токугава и ее влияние на буржуазную Японию изучены еще недостаточно.

Традиционная японская историография при изучении общественной мысли периода Токугава придерживается принципа деления на школы. Выделяются три основные школы: китайских наук (кангакуха), японских наук (кокугакуха) и голландских наук (рангакуха) - в зависимости от ориентации на китайскую или японскую классику либо на европейскую научную литературу. В свою очередь, школа китайских наук охватывает также большое число направлений, названия которых определялись в зависимости от приверженности их представителей учениям тех или иных китайских мыслителей, по месту возникновения школы или просто по имени основателя. Сложившееся на протяжении многих десятилетий, это деление на школы стало привычным в научном обиходе и, бесспорно, имеет свои преимущества. Оно позволяет раскрыть суть учений отдельных мыслителей, входивших в ту или иную школу, комплекс идей, присущих данной школе в целом, сопоставить учения разных школ.

Вместе с тем нельзя не учитывать, что целый ряд мыслителей, живших и творивших в период Токугава, не принадлежали к какой-либо школе. Учения многих из них были весьма эклектичны, представляли собой синтез идей как китайского, так и японского происхождения. Наконец, представители разных школ, принципиально по-разному решавшие одни вопросы, обнаруживали сходство в решении других. Последнее обстоятельство позволяет выделить некоторые общие проблемы и линии развития социально-политической мысли периода Токугава, Остановимся на двух из них.

Первая - это интерпретация институтов власти император" и сегуна, вторая - отношение Японии и японской культуры к чужеземным цивилизациям. Обе проблемы в своей основе связаны с древними синтоистскими представлениями о божественности и вечности императорской власти, о способности императора в силу харизматических свойств оказывать благоприятное воздействие на положение в стране, а также о превосходстве Японии и японцев. На протяжении веков синтоистские представления превратились в своего рода "сквозные" идеи, высказывавшиеся в сочинениях отдельных японских авторов. Причем особый интерес к ним проявлялся в периоды национальных кризисов, как, например, во время монгольского нашествия XIII в., реставрации Кэмму XIV в. и т. п.

Новый этап в интерпретации "сквозных" идей наступил в период Токугава. В это время появилось большое число работ, авторы которых рассматривали вопрос о том, кто является верховным правителем страны, император или сёгун, и каковы взаимоотношения между ними. Официальная доктрина сегуната Токугава, разработанная конфуцианским ученым Хаяси Радзан (1583-1657), гласила, что сёгун правит на основании полученного им "мандата Неба", является верховным правителем страны, объектом "великого морального долга" со стороны подданных. Актом получения "мандата Неба" считались битва при Сэкигахара (1600 г.) и захват Осака в 1614 г. Токугава Иэясу, когда он разгромил последние остатки войск сторонников Тоётоми Хидэёси. Хотя концепция "мандата Неба" оставляла без внимания вопрос о положении императора, Хаяси Радзан не отвергал основной тезис синто о божественности и вечности императорской династии, подчеркивал, что японская императорская: династия существует на протяжении 130 поколений, и видел в этом ее отличие от правящих династий Китая. После Хаяси Радзан лишь немногие японские мыслители рассматривали сегуна как единственного законного правителя страны. К их числу относились Муро Кюсо и Огю Сорай. Большинство же стремилось теоретически обосновать абсолютный авторитет императора и в то же время придать прочную основу власти сегуна.

Так, Кумадзава Бандзан (1619-1691), японский последователь учения Ван Янмина, считал, что объектом "великого морального долга" является император, и мотивировал это следующим образом. Он отождествлял три регалии императорской власти с тремя конфуцианскими добродетелями: зеркало - с мудростью, яшму - с гуманностью, меч - с мужеством. По мнению ученого, их принадлежность императорскому роду, начиная с прародительницы императорского рода богини Аматэрасу, обусловливает качественно иную природу императоров по сравнению с другими людьми, что и позволило вывести народ Японии из состояния варварства и невежества. Императорская династия, таким образом, представала как источник мира, гармонии и цивилизации.

Кумадзава Бандзан был одним из первых мыслителей периода Токугава, кто четко определил отношения между императором, сегуном и подданными. По его мнению, сёгун должен показывать феодальным князьям образец почитания императора, тогда и они будут оказывать ему соответствующее уважение, а все вместе приведет к стабильности общества. "Чтобы человек, родившийся вне сферы цивилизации (т. е. сёгун), мог управлять страной, он должен... почитать императорский двор и объяснять всем, в чем состоит долг господина и подданных. Тогда народ, увидев это, будет также оказывать ему почтение" (02), - писал Кумадзава Бандзан. Вывод, который делал мыслитель, состоял в том, что император стоит на недосягаемой высоте, он небесный правитель (тэнно) и как бы освобождается от реальной политической власти. В то время как сёгун, военный правитель, не может подняться до положения императора, но обладает реальной властью и является фактическим правителем страны.

По существу, те же идеи, но несколько в иной интерпретации излагались Ямадзаки Ансай (1618-1682), учение которого основывалось на синтезе конфуцианства и синто. Ямадзаки Ансай считал, что император является наивысшим выражением Неба, земли и человека. Однако он не "Сын Неба", как считалось в Китае, а сам и есть Небо и потому достоин абсолютного и безусловного почитания. В противоположность конфуцианской идее о том, что правителем становится добродетельный человек, Ямадзаки Ансай считал, что через три синтоистские регалии власти добродетель передается от императора к императору, и даже если император не был добродетельным до восшествия на престол, с получением регалий он становится добродетельным. Ученики Ямадзаки Ансай Такэнути Сикибу (1712-1767) и Ямагата Дайни (1725-1767), развивая идеи учителя, впервые поставили вопрос о возможности "реставрации" былого престижа императора, за что были подвергнуты репрессиям со стороны сёгунского правительства.

Идея почитания императора занимает центральное место в учении школы национальных наук, и прежде всего в работах главы школы Мотоори Норинага (1730-1801). Его учение основывалось на абсолютной вере в синтоистскую мифологию. Он утверждал, что император достоин почитания в силу одного своего божественного происхождения, независимо от добродетелей - "В божественной стране со времен века богов установлено деление на монарха и подданных, - писал он. - Монарх почитается в силу его происхождения. Почитание основывается не на добродетелях, а на происхождении. Человек низкого происхождения, сколь бы добродетельным он ни был, никогда не сможет занять место императора. Поэтому статусы императора и подданных останутся неизменными на десять тысяч лет" (03). Мотоори Норинага был убежден, что всем японцам от рождения свойственно чувство любви и почитания императора, более того, что оно является основой их национального характера. Таким образом, в его понимании власть императора вечна и безусловна, в то время как власть сегуна условна и, следовательно, может быть упразднена, хотя сам Мотоори Норинага к этому открыто не призывал. В целом можно сделать выпел, что и ученые-конфуцианцы, и представители школы национальных наук признавали за императором лишь авторитет сакрального главы государства, в то время как осуществление политических функций отводилось сегуну.

Свое логическое завершение проблема интерпретации института императорской власти получила в учении поздней школы Мито, сложившейся в первой половине XIX в. Ее представители Аидзава Сэйсисай (1782-1863), Фудзита Юкоку (1773- 1826) и Фудзита Токо (1806-1855) выдвинули тезис о том, что император должен объединить осуществление религиозных церемоний и управление страной (сэйсай итти), как это было в древности (характерно, что одним из первых актов правительства Мэйдзи в области религии был указ от 13 марта 1868 г. о единстве религии и политики). Аидзава Сэйсисай объявил, что в Японии верность императору и почитание родителей, в сущности, одно и то же, поэтому все японцы представляют единую семью во главе с богом-отцом императором, и это якобы свидетельствует о наличии в Японии специфической государственной сущности (кокутай), состоящей в особо прочных связях между императором и народом.

Вместе с тем вплоть до периода бакумацу (1853-1867) выдвижение требования почитания императора не было тождественно требованию упразднения власти сегуна. Переход от одного требования к другому произошел лишь тогда, когда над Японией нависла угроза колониального вторжения западных держав. И национальный фактор, стремление сохранить независимость страны, сыграл здесь определяющую роль. Чтобы понять, почему национальный фактор оказался столь действенным в формировании антнсёгунских настроений, необходимо рассмотреть, каким образом на протяжении периода Токугава шло созревание идеи национального превосходства Японии и концепции "изгнания варваров".

Итак, вторая проблема: отношение Японии и японской культуры к чужеземным цивилизациям. Националистические идеи имеют глубокие исторические корни в Японии. Особенности этногенеза и географического положения страны, сравнительно большая этническая однородность населения и одноязычность культуры, специфика производства, весь ход исторического и социального развития Японии привели к тому, что начиная с древности японцы четко осознавали свою отделенность от других народов Азии. Этноцентризм стал основой для зарождения националистических тенденций. С исконно японской религией синто связано формирование в сознании японцев представлений об их исключительности, поскольку, по синтоистской мифологии, японцы, в отличие от других народов мира, божественны по происхождению.

В то же время в течение веков Япония подвергалась влиянию со стороны китайской культуры. Периоды активного заимствования сменялись периодами усвоения, переработки воспринятого. На XVII в. пришлась очередная волна восприятия и распространения китайской культуры, на сей раз в форме конфуцианства. Многие мыслители видели в Китае объект для поклонения и образец для подражания. Конфуцианство стало официальной идеологией, господствующим идейным течением, регулятором общественной жизни токугавской Японии.

Однако уже во второй половине XVII в. стала появляться и противоположная тенденция - стремление к превознесению и возвеличиванию всего японского. Усилился интерес к синто, к древней японской литературе и истории. На этом фоне и стали появляться идеи превосходства Японии. В сочинениях уже упоминавшегося Кумадзава Бандзан достаточно ясно был выражен пиетет по отношению к императорской династии и к самой Японии: "Поскольку наша страна находится под покровительством богини Солнца, - писал он, - она называется Нихон (здесь - "Корень Солнца".- Авт.). Наша страна - основа всех стран, источник всех земель" (04).

Националистическую окраску носило учение представителя школы древнего конфуцианства Ямага Соко (1622-1685). В своих сочинениях по отношению к Японии он употреблял термины "Тюгоку" (Срединное государство), "тюко" (срединный двор), "тюка" (срединная культура), обычно относившиеся только к Китаю. По мнению Ямага Соко, хотя "Путь совершенномудрых" и родился в Китае, лишь в Японии он соблюдается должным образом. Ямага Соко выделял следующие доказательства превосходства Японии над Китаем: непрерывность императорской династии; Япония никогда и никем не была завоевана; никто и ничто не превосходит Японию по следующим трем добродетелям - мудрости, гуманности и мужеству; в Японии всегда четко соблюдались пять норм отношений, и прежде всего отношения между императором и сегуном как господином и вассалом.

В учении Мотоори Норинага идеи божественности Японии и ее императорской династии приобрели ярко выраженную антикитайскую направленность. Существование единой и непрерывной императорской династии Мотоори Норинага рассматривал как доказательство превосходства японской государственности над китайской. Синтоистскую идею божественного происхождения японцев Мотоори Норинага развил в концепцию о том, что все японцы от рождения наделены "истинным сердцем" (маго-коро), которое предполагает их естественную "хорошесть", врожденное знание социальных норм и обязанностей. Важнейшей из них он считал почитание императора. По мнению Норинага, существование единой императорской династии позволяет японцам сохранять их "истинное сердце", поскольку исключает борьбу за власть. Это также определяет превосходство японцев над китайцами. В подобных особенностях внутренней природы и государственного устройства Норинага видел сущность "всего японского" (Яматогокоро - букв, "сердце Ямато"), считал ее неизменной на всем протяжении истории страны и определяющей особенности развития Японии. Конечная цель рассуждений Норинага состояла в том, чтобы развить и укрепить в сознании японцев чувство превосходства над другими народами, прежде всего китайцами, внушить своим соотечественникам мысль о том, что все страны должны почитать Японию и относиться к ней как вассалы.

Школа национальных (японских) наук отражала начальный этап формирования национального самосознания в Японии, проходившего в форме критики культуры Китая и стремления к освобождению от китайского влияния. Идеи и деятельность школы подготовили следующий этап в развитии национального самосознания, принявшего уже форму противодействия давлению со стороны западных держав и выражением которого стали концепции "изгнания варваров" и укрепления "кокутай". Этот этап связан с деятельностью школы Мито.

Появление в японских водах западных кораблей, и особенно инцидент 1824 г. (высадка экипажа английского судна на южном берегу о-ва Кюсю), послужило непосредственным толчком к выступлению Аидзава Сэйсисай с работой "Синрон" (Новые предложения). В ней Аидзава выражал опасения, что проникновение в Японию иностранцев и иностранной культуры создаст угрозу стабильности в стране: народ перестанет подчиняться правителям своей страны и будет проявлять лояльность по отношению к иностранцам. Представители школы Мито были недовольны тем, что сёгун не может поднять японцев на борьбу с "варварами", организовать должный отпор им. С выражением такого рода недовольства и связано зарождение антисёгунских настроений.

Идеи школы Мито были развиты дальше Ёсида Сёин (1830- 1859). Сёин призывал к тому, чтобы все княжества, весь народ вместе поднялись против иностранцев на защиту императорского дома. Сначала он верил, что роль руководителя в этой борьбе возьмет на себя сёгун. В 1853 г. Ёсида Сёин писал: "Страна принадлежит всему народу, она не является частным владением правительства сегуна. Поэтому, если иностранные варвары осквернят какую-либо часть страны, правительство сегуна должна повести за собой всех князей, чтобы отомстить за позор, нанесенный стране. Только таким образом можно выразить преданность императорскому дому" (05). Однако, после того как в 1858 г. сёгунское правительство подписало договор с Т. Харрисом без одобрения императора, Ёсида Сёин открыто заявил, что "сёгун: совершил преступление", поэтому "проведение в жизнь доктрины почитания императора и изгнания варваров может стать реальным только в том случае, если существующее положение в стране будет изменено" (06).

По своей социальной направленности в целом учения мыслителей, о которых говорилось выше, отражали заинтересованность их авторов в сохранении феодальных порядков, обеспечивающих господство феодального сословия. Вместе с тем ряд идей в их учениях (превосходство Японии и японцев, уникальность государственного строя и национального характера японцев, единство императора и народа) импонировал различным слоям японского общества, что создавало основу для формирования национального единства, консолидации сил, заинтересованных в уничтожении сёгуната. Идеи школы национальных наук пользовались особенной популярностью среди так называемого слоя "сомо" (букв, "трава, то, что растет на земле"), к которому относились купечество, зажиточное крестьянство, сельская буржуазия. Школа Мито опиралась главным образом на низкоранговое самурайство. Как известно, именно эти слои сыграли ведущую роль в осуществлении незавершенной буржуазной революции 1867-1868 гг.

Анализ процесса развития концепций почитания императора и изгнания варваров на протяжении периода Токугава позволяет понять, почему буржуазная революция в Японии произошла под эгидой идей не буржуазных, а традиционных по содержанию. В данный исторический момент традиционные идеи сыграли прогрессивную роль. Однако в дальнейшем с этими же идеями было связано формирование наиболее реакционных черт в политике и идеологии правящих кругов на всем протяжении истории буржуазной Японии. В наши дни традиционные концепции почитания императора и превосходства Японии не только открыто используются идеологами национализма и тэнноизма, но и в сильно измененном виде они находят воплощение в так называемых "теориях о японцах <и японской культуре", что является свидетельством их "живучести" в сознании японцев.

---

(01) Березный Л. А. Критика методологии американской буржуазной историографии Китая. Л., 1968, с. 112.

(02) Webb H. The Japanese Imperial Institution in the Tokugawa Period. N. Y.- L., 1958.

(03) Мотоори Норинага. Дзэнсю (Полное собрание сочинений). Т. 8. Токио, 1972, с. 153.

(04) Цит. по: Earl D. Emperor and Nation in Japan. Seattle, 1964, с 24.

(05) Ёсида Сёин. Дзэнсю (Полное собрание сочинений). Т. 1. Токио, 1938, о. 299.

(06) Ёсида Сёин. Дзэнсю. Т. 9, с. 330.