К ВОПРОСУ О СПОСОБЕ ЗАКРЕПЛЕНИЯ И ПЕРЕДАЧИ ТРАДИЦИИ В КЛАССИЧЕСКОМ ИСКУССТВЕ ЯПОНИИ
(на материале трактата Дзэами "Кадэнсё")
(на материале трактата Дзэами "Кадэнсё")
Н.Г. Апарина
Рождение театра ноо датируется серединой XIV в., когда была создана драма ноо (ёкёку), когда деятельность актеров (саругакухоси) приобрела широкий размах и когда их искусство с центром в Киото выдвинулось на одно из ведущих мест в культуре времени. Своими корнями театр ноо уходит в далекий VIII век к незатейливым увеселениям бродячих актеров, которые заимствовали многие элементы пантомимического и акробатического искусства из Китая. Предыстория театра ноо насчитывает по крайней мере пять столетий медленного постепенного развертывания. В сравнении со временем становления время расцвета и высокого взлета этого искусства представляется кратким мгновением. Строго говоря, оно совпадает с жизнью и деятельностью его создателей - отца и сына Канъами (1333-1384) и Дзэами (1363-1443), т. е. длится три четверти века или около того. Дальнейшая же истопия театра ноо - это история его относительных взлетов и относительных угасаний (иногда до полного затухания его деятельности в краткую эпоху до и после революции Мэйдзи 1868 г.); это внутри себя живая и логически выстроенная история движения к кристаллизации драматургического и сценического канона, к приобретению статуса классического театра. При жизни Канъа'ми и Дзэами театр ноо наряду с поэзией рэнга был тем новым, свежим, современным (своевременным) искусством, которое с наибольшей полнотой выразило эпоху. В роли универсального выразителя художественных идеалов времени он уже более никогда не выступал, хотя сам в себе непрерывно развивался и пришел к крупным достижениям в исканиях совершенного мастерства.
Подобная историческая судьба характерна для явлений японского традиционного искусства. Так возникли и бытуют многие его формы: длительно, подспудно назревали; рождались и пышно расцветали; а затем - не исчезали с арены истории культуры, но укреплялись в своих идеях и формах (создавали канон) и продолжали жить как консервативная часть культуры (без негативного оттенка в слове "консервативный"), ее живая старина, неотделимая от современности. Мир искусства строился здесь по аналогии с миром природы (01). Все новое в нем - это "его младенчество и молодость, все старинное, древнее - зрелость и умудренная старость. Как природа, как человеческое общество не могут существовать одними молодыми силами, так и искусство. Но чтобы старое и древнее в нем не сделалось дряхлым, отжившим или отживающим, необходима некая основа неиссякаемости. И тогда старость обращается в долголетие, а изначальное и исконное понимается как высшее - таковы традиционные представления японцев. Занимаясь традиционным искусством, принципиально важно для понимания его сущности находить источники его жизненности. Можно без преувеличения сказать, что учение Дзэами об актерском искусстве явилось вместе с драмой ноо той сфокусировавшей в себе художественную традицию "вечной" основой, на которой театр ноо возрос и стоит.
Сила этого учения оказалась столь значительной, что оно не только способствовало возведению театра ноо в ранг высокого классического искусства, но и, как известно, оказало решающее воздействие на эстетику классического театра в целом.
История театра в Японии не находит никаких следов существования писаний по театральному искусству до Дзэами, и потому его трактаты (их двадцать четыре) считаются первыми по времени возникновения теоретическими трудами в этой сфере искусства. Более того, такой авторитетный ученый, как Нисио Минору, заявляет, что "многолетний труд по изучению теории ноо привел меня к убеждению, что Дзэами является зачинателем японской национальной эстетики; он был первым, кто заложил основы художественного мышления японцев" (02). Нелишне при этом напомнить, что начало мыслительного освоения театральной практики, приведшее к зарождению учения о театре ноо, было результатом общественной роли театра, результатом развития художественного самосознания актеров. А говоря конкретнее, то, что Дзэами смог в 1400 г. приступить к изложению теоретических основ своего искусства, было подготовлено деятельностью его отца, покровительством сегуна (оно способствовало кроме прочего чрезвычайному возвышению социального статуса актеров), выходом труппы Юсакидза, а вслед за нею" и остальных трупп актеров ноо на широкую арену столичной жизни.
Первый и главный трактат Дзэами - "Предание о цветке стиля" ("Фуси кадэн"), или "Предание о цветке" ("Кадэнсё"). Первые пять частей написаны в 1400-1402 гг., часть VI не датирована, часть VII завершена в 1418 г. С этим трактатом и связана существеннейшая проблема, обозначенная в заглавии нашего сообщения.
Насколько самостоятелен Дзэами в этом трактате? Кто он: автор, интерпретатор или простой фиксатор идей отца? Дело в том, что сам Дзэами в тексте "Предания" неоднократно отказывался от авторства, подчеркивая, что он лишь записал готовое учение, переданное ему отцом. В конце части III читаем:: "...я запечатлел в глубинах памяти переданное мне покойным отцом учение и записал главное, дабы укрепить дом и дать вес [нашему] искусству... Я просто хочу оставить для потомков учение своего дома". А часть V трактата он заключает словами:. "Вообще говоря, в "Предании о цветке"... отнюдь не заключено из меня изошедшее учение. С младенческих лет, с той самой поры, как я, восприняв назидания [об искусстве] от покойного отца, стал взрослым вполне, и в продолжение более 20 лет я впитывал стиль нашего искусства точно, как видел своими собственными глазами и слышал своими собственными ушами. В интересах пути, в интересах нашего дома сделал я эти записи.. И разве они принадлежат мне?" (03).
Если принять эти утверждения за истину, то, значит, автором "Предания" можно считать Канъами, а Дзэами выступает лишь точным и прилежным пересказчиком идей отца. Есть исследователи, которые склонны придерживаться подобного мнения (04). Большинство японских исследователей, однако, более реалистично, на наш взгляд, подходят к этой проблеме (05). Прежде-всего они учитывают тот факт, что к моменту написания трактата Дзэами было уже 40 лет, а когда умер отец, ему было всего 22 года. В течение 18 лет до появления "Предания" Дзэами руководил труппой, накопил богатейший самостоятельный опыт как актер и драматург, приобрел значительное образование и, наконец, просто возмужал и состарился (в его время 40 лет считалось началом старости). Несомненно, в "Предании", первом теоретическом опусе Дзэами, нашли отражение те уроки, которые он получил от отца. Но даже если предположить, что все первые пять частей трактата - целиком отцовское предание (по тематике и кругу идей), то и в этом случае невозможно-не признать в них авторской руки Дзэами, так как он неизбежно должен был вобрать в себя и осмыслить отцовские заветы. Наконец, он должен был обладать литературным даром изложения, ученой способностью собрать воедино и систематизировать устные наставления отца (0). "Отношения Канъами и Дзэами в области теории напоминают кое в чем отношения Сократа и Платона. Диалоги Платона раннего периода рассматриваются как философия Сократа, но и как философия начального периода самого Платона. Точно так мысли и идеи "Предания о цветке" следует воспринимать в целом как философию Дзэами начального периода. Ведь невозможно с точностью установить,, какие конкретно идеи принадлежат Канъами. И можно сказать иначе: идеи "Предания" о цветке - это чрезвычайно канъами-зированные идеи Дзэами. Причем такая точка зрения ничуть не умаляет заслуги Канъами" (07). Данное отношение к названной; проблеме представляется нам наиболее приемлемым. Самостоятельность Дзэами как автора даже в первых пяти частях "Предания" никак нельзя отрицать. Нас не должна вводить в заблуждение подчеркнутая апелляция Дзэами к отцу как автору трактата. Ее надо понимать не столько прямо, сколько много глубже, связывая с совершенно определенным кругом проблем, характерных для эпохи Дзэами, и даже еще шире - для всей традиционной культуры. Общеизвестно, что в японском средневековом обществе, как и в Китае, нравственные чувства, художественные вкусы, профессиональные и ремесленные навыки ;имели своим первоисточником религию и семью (08). Это ясно выражено у Дзэами в конце "Предания", где он утверждает: "Дом "ще не есть дом; он становится домом через наследование. Человеческое существо еще не есть человек; человеком становятся благодаря познанию". В таком ракурсе рассмотрения вопрос об авторстве вообще становится не главным, а на первое место выдвигается вопрос о "первотворце" и учителе.
Под "домом" подразумевается не просто семья, кровное родство. "Дом - это путь одного учения, пройденный рядом поколений" (09) - так формулирует данное понятие исследователь Кониси Дзюнити. Дом всегда имеет своего основателя, прародителя, и его личность становится образцом для последующих поколений, весь смысл существования которых состоит не в создании чего-то принципиально нового, а в попытке повторить "всесовершенный" опыт учителя (исконное - всегда высшее и неисчерпаемое), правильно унаследовать и передать его потомкам" (10). Дзэами утверждает в "Предании", что зачинателем традиций театра ноо был его отец Канъами. Он мифологизирует личность Канъами, придает ей универсальное значение. Дзэами говорит об отце как своем родителе, как о наставнике в профессии, в которой не было ему равных, как о теоретике искусства, как о своем духовном руководителе. Таким образом, "дом", который олицетворяется фигурой его гениального родоначальника, включает в себя весь спектр ценностей, на которых утверждается жизнь человека. Поэтому он является твердой социальной опорой и незыблемой духовной основой индивида в традиционном обществе. Причем для Дзэами счастливо соединились в лице отца родительский дом и художественный цех, школа, что не всегда бывало (11). В "Предании" говорится: "...даже... единственному ребенку, но человеку неспособному передавать [учение] не стоит". В создании и передаче профессиональной традиции мать не принимала участия, поэтому не случайно, в "Предании", как и в последующих трактатах, нет ни слова о матери. Этим еще более подчеркивается тот факт, что "дом" в контексте ху-.дожественной традиции понимался не как родительский кров, но - в согласии с представлениями времени - как профессиональный и духовный очаг личности, как школа, цех, община. "Мужское" (по китайской натурфилософии - "ян") есть сосредоточие всего творческого.
Не будет преувеличением сказать, что историческая "сверхзадача" первого по времени написания трактата Дзэами, о котором мы ведем речь, состояла в утверждении Канъами основателем дома, основателем театра ноо. Это одновременно и задача глубоко символическая. В ней заключен главный пафос "Предания": оно называет имя первоучителя, оно утверждает традицию, оно учреждает новое искусство, которое затем непрерывно осваивают все последующие поколения. Сам дух "Предания" отражает названную задачу: трактат является основополагающим, всеохватным, масштабным. Имея столь полное содержание, трактат сам играет роль всеобъемлющего вместилища традиции. Все дальнейшие трактаты и самого Дзэами, и других авторов лишь углубляют, комментируют, толкуют темы, понятия, категории первоначального труда. Первое, неточное должно быть высшим, непревзойденнейшим (12). Так, проблема авторства на самом деле, как мы видим, заключает в себе вопрос о путях становления, утверждения и передачи традиции в средневековом искусстве.
И в свете этого не только создатели (не побоимся сказать во множественном числе) "Предания" Канъами и Дзэами с веками становятся легендой, но и сам текст как бы делается священным. Стремление придать и имени Канъами, и тексту трактата родоначальное значение мы обнаруживаем даже в самом названии труда - "Предание".
Кроме того, в трактате активно живет такое важное для раскрытия обсуждаемой темы понятие, как "путь" ("до"). Оно звучит уже во вступлении к трактату: "Помысливший вступить на наш путь, главное, не должен отклоняться на другие пути". Путь - это абстрактно-теоретическое расширение и углубление понятия "дома" до религиозно-философского звучания, ибо путь в даосском лексиконе есть метафизический символ внутренне обусловленной земной жизни (13). И одновременно на языке искусства данное понятие является почти техническим термином и заключает в себе следующие конкретные представления: 1) профессионализм - владение высокими техническими навыками; 2) универсализм - творческая идея, на которой строится узкопрофессиональная деятельность, есть проявление общей идеи, господствующей и в других искусствах; 3) наследование - передача в поколениях добытой первоначальной идеи и высоких технических навыков; 4) благородное достоинство - наследуемая идея, умение обладает высокой ценностью; порою ценится даже больше жизни.
Слово "путь" в японском языке до XI в. означало просто профессию, пространство, на котором действуют. В XI в. идея "до-пути" утвердилась через даосскую традицию в литературе (14). Универсальное значение слово приобретает в XIII в., когда активно внедрялось любимое изречение дзэнских учителей, заимствованное ими у даоссов, - "одно - во всем, и все - в одном", что способствовало всецелой концентрации усилий человека на одном роде деятельности как способе достижения высшей истины (15). В эпохи Камакура-Муромати идея пути имела уже универсальное звучание, и в таком своем употреблении она входит в словарь Дзэами.
Итак, наши рассуждения подвели нас к тому, что первый трактат Дзэами "Предание о цветке" канонизирует имя Канъами как легендарного создателя театра ноо, провозглашает идею дома и идею пути как универсальных способов закрепления, хранения и передачи художественной традиции на высоком профессиональном уровне. Названные идеи являются общими для всего классического искусства Японии. "Дом" и "путь" - единственно возможные способы создания непрерывной, живой и "практической" истории искусства в средние века не в одной только Японии, но, скажем, и в Китае. Два эти слова в контексте средневековья синтезируют в себе высшее единство искусства и жизни в искусстве.
(01) "Даосская идея всеобщей связанности вещей и существ сыграла важную роль в возникновении сознания единства с природой, а отсюда и единения природы и искусства",- пишет И. А. Воронина в своей книге "Классический японский роман" [М., 1981, с. 65]. См. также: Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. М., 1979, с. 211-223; Горегляд В. Н. Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв. М., 1975, с. 208-218.
(02) Нисио Минору. Учение Дзэами о театре ноо (Дзэами-но Ноо гэрон). Токио, 1974, с. 434.
(03) Здесь и далее выдержки из трактата цитируются в переводе автора статьи по изданию текстов в "Большой серии японской мысли" ("Нихон сисо тайкэй"). Токио, 1974, т. 24 ("Дзэами и Дзэнтику").
(04) Кадзума Кавасэ считает, что части I-V трактата - это точное воспроизведение идей Канъами, а части VI и VII могут считаться самостоятельным опусом Дзэами. См.: Кадзума Кавасэ. Кадэнсё (Предание о цветке). Токио, 1972, с. 185.
(05) См.: Нарукава Такэо. Дзэами: хана-но тэцугаку (Философия цветка у Дзэами). Токио, 1980, с. 31-32, а также работы Кониси Дзюнити, Ногами: Тоётиро, Като Сюити.
(06) Некоторые исследователи полагают, что Дзэами получал теоретические-наставления от отца постепенно, на протяжении всего их творческого общения (см., например, указ. соч. Кадзума Кавасэ, с. 179). Другие считают, что-"Предание" является предсмертными речами Канъами (см. кн.: Zeami's Ка-densho. Токио, 1968, с. 3).
(07) Нарукава Такэо. Философия цветка у Дзэами, с. 32.
(08) Такие эпохи в жизни народов один из французских психологов XIX в. условно назвал "эпохами господства обычая" в противовес "эпохам господства моды", которые, по его мнению, утвердились в Европе со времени после Возрождения. (Тард Ж- Законы поражения. СПб., 1892, с. 340-342).
(09) Кониси Дзюнити. Исследование по теории ноо (Ноогакурон кэнкю). Токио, 1972, с. 114.
(10) "Существо трансляции традиционной культуры состоит в том, что с помощью ряда специальных приемов духовная личность учителя возрождается в ученике. В тех случаях, когда эта передача личности имеет место, культура воспроизводится, в противном случае - нет". См.: Семенцов В. С. Проблема трансляции традиционной культуры на примере судьбы Бхагавадгиты.- Художественные традиции литератур Востока и современность: ранние формы традиционализма. М., 1985, с. 42.
(11) Известна традиция искания учителя в художественной среде в средневековой Японии. Человек уходил в странствие из родительского дома и, найдя себе учителя, оставался жить около него и перенимать его знания. Свободно избранный учитель (по принципу духовной потребности или практической необходимости) играл в судьбе личности не меньшую роль, чем родители. Человек как бы дважды рождался: сначала через родителей, "физическим" рождением, и оно определяло его нрав, темперамент, привычки и т. д. (генетика), а затем - рождался через учителя "метафизическим" рождением на поприще, ¦что формировало его духовную жизнь.
(12) Конфуций говорит в Лунь-юй: "Я передаю, но не создаю; я верю в древность и люблю ее" (Древнекитайская философия. М., 1972, том I, с. 153. Неточное и в Японии, и в Китае есть и причина и цель, поэтому ему придается такое исключительное значение. Движение, устремленное к нему, не является движением назад. Это циклическое, круговое движение и назад - в прошлое, и вперед - в будущее (графически: это движение по окружности от точки, расположенной на окружности,- чем более мы от нее удаляемся, тем ближе к ней продвигаемся). Отсюда возникает замкнутость, завершенность, самодостаточность такого движения.
(13) Философское и мистическое толкование дао (по-японски - до) см. в древнем памятнике китайской мысли "Дао дэ цзин" основоположника даосизма Лао-цзы в кн. "Древнекитайская философия" (т. 1). "Дао имеет и самое широкое толкование как общий закон движения природы, построения макрокосма и более локальное - как путь жизни человека, как его внутреннее предназначение, движение к истине... С понятием дао связано осознание бытия как процесса, где. результат имеет ничтожное, преходящее, эфемерное значение, а сам процесс как таковой составляет смысл и суть" (Николаева Н. С. Японские сады. М., 1975, с. 163). Как известно, в японском языке названия многих профессий образуются с помощью иероглифа "до" как второго компонента в слове. Искусство актера называется тогда словом "гэйдо" - "путь исполнительского искусства". Осознание профессии как "пути" означает, что совершенствование в ней служит развитию самосознания и самосовершенствованию личности (см. об этом в кн.: Гундзи М. Японский театр Кабуки. М., 1969, с. 134). Слово "путь" в подобном контексте не должно ассоциироваться с понятием простого движения. Путь в искусстве - это состояние развертывания творческих потенций человека. Переводчик "Дао дэ цзин" на эстонский язык советский буддолог Л. Мялль пишет: "Русское слово "путь" годится для перевода "дао" только при условии, если знать, что это не дорога, по коротой ходят туда-сюда, а внутренняя направленность, ход явлений, процесс природы" (Мялль Л. Светлый путь и темный путь.- Ученые записки Тартуского государственного университета.; Текст и культура. Труды по знаковым системам, XVI, 635, с. ПО). Замечательное соединение художнического, философского и жизненного представлений о дао мы встречаем в классическом труде В. М. Алексеева "Китайская поэма о поэте, Стансы Сыкун Ту" (Пг., 1916).
(14) Это же утверждается, в частности, в исследовании И. А. Бороииной "Классический японский роман": "... каждая вешь, велика ли она или мала, имеет свое "дао", по-своему переживает свой путь и сопричастна Абсолюту" (с. 65).
(15) Профессионализм, мастерство высоко ставились даже в самых простых занятиях. Мы отсылаем, например, к "Запискам от скуки", к дану № 109,; который начинается словами: "Некий мужчина, слывший знаменитейшим древолазом..." (Кэнко-хоси. Записки от скуки. Пер. В. Н. Горегляда М 1970, с. 96).