Современная японская литература, как и всякая литература развитого капиталистического общества, характеризуется наличием многообразных художественных и идейных течений и огромным объемом литературной продукции. Вместе с тем она является плодом длительного развития национальной художественной традиции, что еще более усложняет картину взаимодействия факторов социально-исторического состояния общества, обновляющегося влияния традиции и самостоятельных исканий отдельных художников. Поскольку в пределах небольшой статьи невозможно сколько-нибудь полно охватить типологические особенности литературного процесса современной Японии, автор рассматривает только некоторые типологические варианты японского послевоенного романа, природа которых определяется в первую очередь господствующими в обществе умонастроениями и находит выражение в изменении образа протагониста и характера конфликта, лежащего в основе произведения.

Потрясение, пережитое японским народом в связи с поражением в войне, требовало осознания ошибок недавнего прошлого. Литература стремилась дать ответ на больные вопросы времени, и господствующим типом романа в течение первого послевоенного десятилетия стал реалистический, панорамный, по определению известного советского литературоведа Д. Затонского, "центробежный" роман расчета с прошлым, принявший в Японии форму антимилитаристского романа.

Следует особо отметить тот факт, что возникновение целого потока антивоенных произведений было беспрецедентным явлением в истории новой японской литературы. Начиная с конца XIX в. краеугольным камнем официальной пропаганды в Японии, ставшей на путь империалистической агрессии, был тезис о непобедимости императорской армии, о смерти в бою за страну богов, за священную особу императора как о высшем счастье для каждого японца. Малейшая критика в адрес армии считалась недопустимой. Слова "антивоенный" и "антигосударственный" рассматривались как синонимы. Два или три появившихся в начале XX в. произведения, в которых авторы осмелились высказать пацифистские настроения, были не только крайне враждебно встречены критикой, но в обстановке шовинистического угара, охватившего значительную часть населения после японо-китайской и русско-японской войн, не нашли отклика у читателей. Таким образом, антивоенный, антимилитаристский роман, возникший после второй мировой войны, явился практически совершенно новым для Японии типом романа.

Одним из самых талантливых и беспощадных произведений о японской армии следует признать роман Нома Хироси "Зона пустоты" ("Синку титай"). С предельной откровенностью, на грани натурализма, писатель рисует армейские порядки, направленные на то, чтобы выбить из солдата все человеческое и превратить его в нерассуждающий "живой механизм". Жизнь в казарме- это сплошной, ни на минуту не прекращающийся поток физических и моральных издевательств над человеком. Попытка центрального героя - Китани отстоять себя обречена на провал. Армия - это "зона пустоты", в которой гибнет все живое. Ее существование недопустимо в цивилизованном обществе - таков вывод, к которому Нома подводит читателя.

Оока Сёхэй в романе "Огни на равнине" ("Ноби") разоблачает преступный авантюризм японской военной клики, обрекшей на страдания и гибель миллионы людей. Однако писатель не ограничивается этим лежащим на поверхности пластом действительности. Война была бы невозможна, если бы она была исключительно следствием злой воли кучки милитаристов. Оока показывает, как японские солдаты, будучи сами жертвами преступных планов военщины, вместе с тем становятся соучастниками творимых ею преступлений. Они насилуют, грабят и убивают жителей оккупированных стран. Невозможно пройти войну, не запятнав себя преступлением. Герой романа - рядовой Тамура, человек интеллигентный, мягкий, добрый, тем не менее становится убийцей. Олицетворением войны для писателя является каннибализм, начавшийся среди японских солдат, скитающихся без надежды на спасение в филиппинских джунглях.

Тема каннибализма как явления, отражающего самую сущность войны, легла в основу целого ряда антимилитаристских произведений японских писателей ("Светящийся мох" Такэда Тайдзюн, "Море и яд" Эндо Сюсаку).

Значительная часть антивоенной литературы была посвящена разоблачению японской агрессии в Китае. Хотта Ёсиэ в романе "Время" ("Дзикан") и Гомикава Дзюмпэй в романе "Условия человеческого существования" ("Нингэн-но дзёкэн") показали несостоятельность иллюзий некоторых японских "сентиментальных гуманистов", которые полагали, что могут сохранить чистыми руки в оккупированном Китае.

Тема трагической судьбы японской молодежи, сломленной царящим в стране террором и обманутой ложными мифами, была поднята Исикава Тацудзо в романе "Тростник под ветром". ("Кадзэ-ни соёгу аси").

Особо следует отметить, что в антивоенной литературе впервые был поставлен вопрос об ответственности императора за войну. Оока Сёхай, Исикава Тацудзо, Хотта Ёсиэ и ряд других писателей прямо указывают в своих произведениях на императора как на одного из главных виновников трагедии японского народа.

Острота социального видения в произведениях антивоенной литературы определяется не только глубоко продуманной критикой японских правящих кругов, но и исследованием нравственных проблем, стоящих перед личностью в условиях тоталитарного режима. Антивоенная литература поставила вопрос об ответственности японской интелигенции, японского народа за войну. Красной нитью через все произведения проходят мотивы вины, ответственности, соучастия, выбора решения в экстремальной ситуации. Антивоенная литература потребовала от каждого члена общества четкого определения своей позиции и принятия правильного решения даже в том случае, если оно не может хоть сколько-нибудь существенно повлиять на ход исторических событий.

Герой послевоенного антимилитаристского романа по большей части не имеет положительной программы действий. Его протест против реальной исторической ситуации сводится к пассивному стремлению уклониться от соучастия в творимых на его глазах 'преступлениях. Однако, несмотря на свои колебания, непоследовательность и ошибки, он мыслит исторически и сознает себя в качестве субъекта истории. Именно невозможность реализовать себя в качестве социально деятельного члена общества лежит в основе трагического конфликта, в который он вступает с действительностью.

Тип реалистического панорамного романа доминировал в японской литературе на протяжении всего первого послевоенного десятилетия. Наряду с антивоенным романом этот тип романа был также представлен произведениями, в которых раскрывались важные социальные сдвиги, происшедшие в стране после войны, показывалась борьба прогрессивных сил за углубление процесса демократизации японского общества. ("Тихие горы" Токунага Сунао, "Равнина Банею", "Футисо" Миямото Юрико, "Стена человеческая" Исикава Тацудзо и др.). Эта литература поднимала самый актуальный вопрос своего времени - вопрос о выборе путей преодоления наследия милитаристского прошлого и об ответственности за будущее страны. Писатели, создавшие этот откровенно политически тенденциозный тип романа, исходили из стремления содействовать превращению Японии в подлинно демократическую страну. Их в первую очередь интересовал окружающий мир, закономерности жизни общества в целом. Примыкая по характеру романного построения к антивоенной литературе, произведения этого типа явились вместе с тем новым шагом в реалистическом постижении действительности и внесли важный вклад в создание комплекса послевоенных ценностных ориентации, в основе которого лежали идеи мира и демократии.

В 60-е годы, которые можно рассматривать как время "завершения формирования новой структуры японского империализма" (01), многое изменилось в атмосфере духовной жизни страны. Рассеялись иллюзии скорого создания общества, основанного на принципах справедливости, свободы и равенства. Поражение демократических сил в борьбе против "договора безопасности" привело к дальнейшему укреплению японо-американского военно-политического союза и усилению позиций консервативного лагеря внутри страны. В прогрессивном лагере поражение было воспринято не только как свидетельство собственной несостоятельности, но и как несостоятельность той системы ценностей, во имя которой велась борьба. Появилось ощущение утраты исторической перспективы и как следствие этого стремление уйти от острых проблем действительности. Начался процесс смены ценностных ориентации, которому способствовал также ряд социально-экономических сдвигов в жизни японского общества, связанных с периодом так называемых "быстрых темпов экономического роста" страны.

В литературе этого периода все большее место начал зани--мать роман, в котором внимание писателя сосредоточивалось на изображении повседневных будней, индивидуального жизненного опыта героев. В произведениях подобного типа автор всматривался уже не в окружающий мир, а в самого себя (независимо от того, писался роман от первого или третьего лица). Пользуясь определением Д. Затонского, этот тип романа следует назвать центростремительным. Интересно отметить, что, в сущности, такое же название эта литература получила и в японской критике, в которой она известна как литература "устремленного вовнутрь (интровертного) поколения" (найко сэдай). Этот тип романа был создан в японской литературе такими писателями, как Кодзима Нобуо, Ёсиюки Дзюнноскэ, Миура Сюмон и др.

Герои романа Кодзима Нобуо "Семейный круг" ("Хоё кадзоку") живут интересами повседневности, не задумываясь над осмыслением кардинальных проблем жизни общества. Это, конечно, не означает, что они могут полностью абстрагироваться от окружающей их реальной действительности. При видимом отсутствии серьезных трудностей жизнь требует от них постоянного напряжения в погоне за знаками и символами благополучия и престижа. Единственным прибежищем, где человек может почувствовать себя в безопасности, герою романа представляется семья. В произведении чувствуется ностальгическая нотка тоски по добрым старым временам, когда семья служила надежной опорой для человека, когда люди руководствовались твердыми правилами, основанными на освященных веками традициях. Характерная для 60-х годов тенденция возвращения к национальным ценностям ощущается и в романе Миура Сюмон "Садик в ящике" ("Хако нива"). Герой романа неудовлетворен своим настоящим и не питает надежд на будущее. Представление о чем-то светлом, чистом для него связано только с прошлым, о котором он тоскует, устраивая игрушечный садик в ящике. В романе ЁСИЮКИ Дзюнноскэ "Темная комната" ("Ансицу") круг интересов героя сужается до размеров темной, с вечно зашторенными окнами комнаты его любовницы. Оценивая это произведение, известный критик Исода Коити обращает внимание на заключенную в нем "позицию страстного отрицания по отношению к движению внешнего мира" (02).

Герои центробежного романа первых послевоенных лет были ориентированы на будущее. Не всегда находя в себе силы активно бороться за него, они тем не менее верили, что оно должно быть лучше настоящего. Герои центростремительного романа 60-х годов утратили эту веру. У них часто отсутствует даже узколичная цель, которая придавала бы смысл их существованию. Символом той жизни, которую они ведут, становится игрушечный садик, "маленький, темный, ненастоящий".

Таким образом, в 60-х годах получает распространение тип oромана, в котором внимание писателя переключается с событий .важного социально-политического значения на обстоятельства повседневной будничной жизни. Этот роман ограничивается описанием эмпирической данности, не ставя своей целью раскрытие закономерностей бытия современного общества. Основные социальные противоречия в нем проявляются в форме социально недетерминированных случайных обстоятельств, например болезни или автомобильной катастрофы. Заметно сужается социальный спектр действующих лиц этой литературы: в ней фигурируют почти исключительно представители средних слоев общества. Внимание писателя сосредоточивается на психологии героев, кото-фая раскрывается вне зависимости от конкретно-социальных определителей характера. При этом центр тяжести переносится, жак правило, с анализа сознания, убеждений героя на сферу его эмоциональной жизни. Однако, как бы слабо жизнь героев романа этого типа ни была связана с жизнью страны, проблемы их существования - знамение времени. Это делает центростремительный роман по-своему актуальным.

Параллельно с центростремительным романом в обстановке кризиса системы послевоенных ценностей в японской литературе возник новый тип романа, в котором социальная проблематика, лежащая в основе литературного конфликта, приобрела абстрактный, символический характер. Примером романа такого типа могут служить многие произведения Абэ Кобо и Оэ Кэнд-забуро. Искусственно сконструированная аллегорическая картина мира, создаваемая в таком романе, дает возможность автору заострить сложные этические и философские проблемы, встающие перед человеком в современном мире. Поэтому к подобному построению романа прибегают также писатели, в целом придерживающиеся в своем творчестве несколько иной манеры ^художественного мышления. Так, Кайко Такэсив повести "Паника" ("Паникку") обратился к притчевой форме для того, чтобы отразить новые грани конфликта между личностью и общественным механизмом буржуазного государства на современном этапе. Явно условная ситуация в виде катастрофического нашествия крыс дала писателю возможность показать скрытые в обычное время пружины управления общественной жизнью страны. Не случайно японская критика отметила это произведение как обращающее на себя внимание "силой критики, направленной на разоблачение механизма бюрократической системы" (03).

Значительно более сложный характер носит взаимоотношение реалистических и нереалистических форм в творчестве Абэ Ко-бо. Писатель создает свой собственный абсурдный, фантастический мир, вплетая в него реальные приметы действительности-При этом даже натуралистически изображенные детали часто приобретают аллегорический характер. В других случаях внешнее подобие сознательно нарушается с целью выявления скрытой сущности явления. Отталкиваясь от реальной действительности японского буржуазного общества, Абэ создает свою модель мира. Сложность той формы, которую писатель избирает для своих произведений, состоит в том, что она допускает множественность толкований. Для нас, однако, в данном случае важна хо, что любое из них показывает общество, в котором живет писатель, как уродливый, больной мир.

Многие черты послевоенной действительности, особенно периода, наступившего после поражения демократических сил в борьбе против "договора безопасности", нашли отражение в творчестве Оэ Кэндзабуро. В одном из своих лучших романов - "Футбол 1860 года" ("Манъэн ганнэн-но футтобору") писатель-пытается нащупать пути становления полноценной личности в; полной противоречий конфликтной обстановке современной ему действительности. Роман Оэ чрезвычаной сложен по построению. Современность в нем рассматривается сквозь призму прошлого. В основе повествования лежит предание, требующее правильного истолкования. Общий образ времени предстает в драматургическом, противоречивом развитии как диалектическое единство борьбы и поражений, ведущих в своей совокупности к постижению истины.

Не менее сложны и образы героев романа. Они формируются как реальные, конкретные и в то же время символические. В их характерах причудливо сочетаются природные феноменальные и социально обусловленные черты. Раздумья писателя о судьбах личности в потоке времени, о ее отношениях с обществом, несомненно, тесно связаны с реальной обстановкой "эпохи после заключения договора безопасности". Однако философское осмысление сути и смысла жизни человека явно преобладает а романе над эпическим отражением действительности. Еще более философско-обобщенный характер носит роман Оэ "Объяли меня воды до души моей" ("Кодзуй-ва вага тамасии-ни оёби"). Так же как и "Футбол 1860 года", это произведение построено на противопоставлении двух жизненных позиций. Движущим моментом в развитии повествования является состояние конфликта, в котором герои находятся с окружающим миром. Современная цивилизация воспринимается героями как противоестественное, порочное состояние общества.

Совершенно очевидно, что центробежный роман 60-70-х годов значительно отличается по содержанию и по форме художественного мышления от литературы первого послевоенного периода. Однако при всей сложности, а иногда и при излишней усложненности творческого почерка таких художников, как Абэ Кобо и Оэ Кэндзабуро, их произведения,.отражая существенные черты современного этапа развития японского общества, поднимают важные общечеловеческие проблемы, волнующие миллионы людей. Советский литературовед П. Палиевский справедливо указывает, что было бы ошибочно воспринимать такого рода литературу как оторванную от социальной проблематики. Те болезненные и неестественные состояния, которые в ней описываются, сами по себе являются социальной проблемой (04).

В условиях угрозы термоядерного конца мира, возможной экологической катастрофы, социальных противоречий буржуазного общества писатели стремятся передать истинную картину мира путем сложного сочетания реалистических и нереалистических элементов. В их произведениях нередко сосуществуют черты социологического трактата и фантастики. При этом акцент делается скорее на универсальном, чем на конкретно-историче-ском аспекте современности. Дисгармоничность мира передается дисгармоничностью, разорванностью формы. Писатели отказываются от позиции всеведущего автора, о которой в свое время говорил Теккерей. События, о которых повествуется, излагаются с разных, иногда диаметрально противоположных точек зрения, постоянно опровергаются, корректируются, уточняются, как, например, в "Футболе 1860 года".

Столь же неоднозначна бывает и характеристика героя, которая складывается, как, например, в "Сожженной карте" Абэ, из разрозненных сведений в виде документов, отдельных высказываний знакомых и близких, разного рода умозаключений и пр. В ряде случаев центральный персонаж остается частично .или даже полностью анонимным, неуловимым как личность (романы Абэ "Женщина в песках" и "Человек-ящик"). Подобное построение, создавая сложную стереоскопичность картины мира, вместе с тем влечет за собой определенные издержки, приводя к некоторому схематизму, изначальной запрограммированности. На центробежный роман 60-70-х годов, по-видимому, оказали большое влияние распространенные в современном японском обществе философские, идеологические и политические течения, что объясняет его известную рассудочность. При всех несомнен-,ных достоинствах этого романа ему не хватает как историзма, так и подлинной эмоциональной искренности и глубины. Тем не менее роман этого типа представляет собой несомненно важную веху в развитии японской послевоенной литературы. Он отразил трагическое мироощущение современного человека и показал сдвиги, происходящие в сознании передовой творческой интелли-генции Японии.

В заключение необходимо заметить, что в настоящее время темпы литературного развития настолько убыстрились, а писатели располагают такой свободой выбора жизненного материала и средств художественной выразительности, что новые тенденции нередко возникают и получают законченное развитие в течение нескольких лет. Поэтому в данной статье охарактеризованы только некоторые, на наш взгляд наиболее значительные, типологические варианты японского послевоенного романа.

---

(01) История Японии 1945-1975. М., 1978, с. 249.

(02) Исода Коити. 1970 нэн-но бунгаку гайкан. Бунгэй нэнкан. Токио, 1971, с. 53.

(03) Одагири Хидэо. Гэндай бунгаку си. Токио, 1975, с. 657.

(04) Иностранная литература. 1966, № 5, с. 97.